Печат

Сергей Волчков - победитель в жизни и на сцене

Автор „Русия днес“. Пуб­ли­ку­вана в Лица

Сергей Вол­ков появился на свет 3 апреля 1988 года в бело­рус­ском городе Быхове Моги­лев­ской обла­сти. Его бабушка с дедуш­кой любили музыку, но никогда не занима­лись ею про­фес­си­о­нально. Дед играл на гар­мони, при­чем ни один празд­ник без этого не про­хо­дил, а бабушка ему подпе­вала. Мать рабо­тала в банке, позже стала домо­хо­зяйкой, а отец — воен­ным, позже стал води­те­лем, любил писать стихи. Дет­ство про­хо­дило так же, как у многих под­рост­ков, про­жи­вающих в небольших город­ках. Маль­чик бегал на улице с дру­зьями, любил играть в фут­бол. На кани­ку­лах при­езжал помогать бабушке и деду, слушал музыку и подпе­вал. Роди­тели заме­тили, что у Сережи хороший слух, отдали его в музыкаль­ную школу, кото­рую он окон­чил по классу фортепиано.

О том, что важ­нее, музыка или рыбалка, чем для него стало выступ­ле­ние в шоу „Голос”, а также отли­чаются ли рус­ские от бело­ру­сов и о важ­но­сти чув­ства сво­его в интер­вью „Рус­скому миру” рас­ска­зы­вает побе­ди­тель шоу „Голос” вто­рого сезона и Меж­ду­на­род­ного кон­курса „Роман­си­ада” Сергей Волчков.

- Гово­рят, что заявку на „Голос” вы подали почти слу­чайно — прямо с рыбалки?

- Это на вто­рой „Голос”. На пер­вый меня не при­няли. Заявка не прошла. Я сна­чала под­дался разго­во­рам вокруг: „Не парься, там всё про­пла­чено”. Ну, думаю, и ладно. А мне письмом отве­тили, что непра­вильно оформил заявку. Файл с пес­ней не должен был пре­вышать двух мега­байт, а я наки­дал что-​то пять-​шесть.

- И вы решили испытать удачу во вто­рой раз?

- Ско­рее, коле­бался: „А вдруг?” И после работы в хоре храма у себя в Бела­руси я с другом поехал на рыбалку. Размяк на при­роде, успо­ко­ился, и вдруг меня как током: „Сего­дня же пер­вый день при­ёма заявок”. А-​а, думаю, суета. Но заявку прямо из леса отпра­вил. Мне долго не зво­нили. Я и ждать забыл. Зво­нят. Я пою в храме. Пред­ложили на выбор три даты для про–

слу­ши­ва­ния в „Остан­кино”. Я выбрал самую позд­нюю. Сразу сооб­ра­зил, что пер­вые две — это открытие рыбалки на сомов, а я это дело не люблю про­пус­кать. Ещё подумал, что раз так рас­став­ляю при­о­ри­теты, то никуда не пройду. На рыбалке я поймал сома под 19 килограмм. Ну, думаю, вот она, моя рыбац­кая песня. Но всё же сел на поезд и поехал на про­слу­ши­ва­ние. Ска­зал ребя­там: „Готовь­тесь на рыбалку”. При­е­хал, спел „Синюю веч­ность” Муслима Маго­ма­ева и Мy way Фрэнка Сина­тры. Чув­ствую, что-​то не то. Ни да ни нет. Когда про­дю­сер попро­сил меня испол­нить арию „Мистера Икса”, я запел и кожей почув­ство­вал удив­ле­ние вокруг… Так я прошёл на „слепое” про­слу­ши­ва­ние. Ждал своей оче­реди что-​то около 8 часов. „Нер­вяк” вокруг был такой, что… Взрос­лые люди пла­кали за кули­сами, если не про­хо­дили. Чтобы как-​то переши­бить волну стресса, ходил, зна­комился, общался.

- Думали тогда о победе?

- Как каж­дый, кто уже прошёл „слепые”: думать-​то думал, в каж­дого из нас заложена жиз­нен­ная программа побеж­дать, только жизнь — штука такая, все, кто про­хо­дит сито отбора, достойны победы, а она одна. Осо­бенно во время выступ­ле­ний, когда я слушал с бал­кона, я так почти за всех болел, что думал, бал­кон обва­лится. Сидел, пережи­вал: „Почему не давать дипломы лучшему тенору, лучшему бари­тону, лучшему сопрано?” И за меня, знаю, болели коллеги.

- Осо­бая атмо­сфера кон­курса — то отрешён­ность, то слёзы и пережи­ва­ния друг за друга — раз­но­вид­ность кон­ку­ренции или что-​то ещё?

- Может, сгу­сток жизни, но в мини­а­тюре. Когда я учился в ГИТИСе в Москве, пару-​тройку раз меня на–

зывали буль­башом. Ну и что? У нас, у буль­башей, батька есть. Все его знают. Рус­ских тоже иногда назы­вают мос­ка­лями, укра­инцев — хох­лами. Житейское дело, глав­ное, не терять само­иро­нии. Нам, буль­башам, в этом помогает кар­тошка. Хоть где. Когда я жил в Испа­нии, ко мне на лето при­езжали роди­тели. А там в конце сезона округа устра­и­вала празд­ник, на него все несли свои наци­о­наль­ные блюда. Ита­льянцы — лаза­нью и пиццу, испанцы — паэ­лью. Мы с мамой и папой поста­вили на общий стол наши бело­рус­ские дра­ники. Вна­чале люди обхо­дили наше блюдо с опас­кой. Дра­ники полу­чи­лись необыч­ные — в Бела­руси они жёл­тые, в Испа­нии — зеле­но­ва­тые. Там сорт кар­тошки дру­гой. Люди удив­ля­лись: „Зелё­ные ола­дьи?” А рас­про­бо­вали, и тарелка опу­стела. Мама и папа све­ти­лись от радо­сти. Испанцы стали под­хо­дить и спраши­вать: „Кто вы, откуда?” „Дра-​ни-​ки? Такая вкус­ная еда?!” Так и подружи­лись. Про­сто мне кажется, что в любой ситу­ации надо оста­ваться собой. Люди это чув­ствуют. И даже если у вас с ними одна победа для одного, гонка за ней не отме­ня­ется, а барьеры кон­ку­ренции снимаются, когда отноше­ния обрас­тают понима­нием и неожи­дан­ными красками.

- Какими?

- Мы, участ­ники, не все, но большин­ство, так сбли­зи­лись, что не было или почти не было — люди всё же раз­ные — даже ауры кон­ку­ренции. Каж­дый боролся не с кем-​то, а за сле­дующий эфир. И потом я был готов к тому, что у Град­ского на меня другие планы, чем победа. Он так испод­воль иногда гово­рил о том, что побе­ди­тель по кон­тракту обя­зан рабо­тать с Universal Music Russia, а он хотел, чтобы я рабо­тал в его „Град­ский холл”. Так я с раз­ных сто­рон полу­чал раз­ные заряды на работу. Правда, в театре Град­ского мы с ним не пора­бо­тали. Зато сей­час я при­глашён­ный артист в его театре.

- То есть победа в про­екте шоу „Голос” не дала шанса попасть в театр Алек­сандра Градского?

- Не совсем. Сна­чала она его отложила, когда я отра­ба­ты­вал побед­ный кон­тракт, а потом… отноше­ния сложи­лись. Алек­сандр Бори­со­вич Град­ский — такой чело­век: он умел искренне радо­ваться успе­хам другого. Он чело­век с открытым серд­цем, если знал, что открыться можно. Нам не надо было что-​то дока­зы­вать друг другу. И я не пошёл рабо­тать к нему, хотя мог… Мне кажется, если бы я был соли­стом театра Град­ского, у нас не было бы таких тёп­лых отноше­ний. Иерар­хич­ность дело­вых отноше­ний помешала бы…

- Как вы отнес­лись к тому, что Град­ский не раз­решал вам во время кон­курса отвле­каться на коммер­че­ски соблазнитель–

ные корпо­ра­тивы?

- Он был прав, когда гово­рил, что не время разме­ни­ваться. Я затя­нул пояс. Навер­ное, я тогда счи­тался аль­фон­сом. Жена зараба–

тывала хорошо больше. У меня, правда, были отложен­ные деньги, и я в храме пел. На еду и комму­налку хва­тало. Я, правда, и анима­то­ром, и кло­уном успе­вал под­ра­бо­тать. Алек­сандр Бори­со­вич, да, было дело, корил: „Не надо разме­ни­ваться. Побе­дишь — всё придёт”.

- На концерте его памяти вы как-​то держа­лись „выклю­чен­ным”. Берегли силы и эмоции, чтобы голос не задрожал?

- Можно я без гром­ких слов? Лучше… Зна­ете, он был на всех моих концер­тах в Кремле. При­езжал за три часа, настра­и­вал оркестр, звук, мик­ро­фоны. Он такой… Моя супруга попала в род­дом 28 декабря. Перед фина­лом „Голоса”. Или сильно пережи­вала из-​за „Голоса”, или Ксюша силь­нее нас пережи­вала там, в животе. В общем, перед Новым годом я при­е­хал в род­дом, поздра­вил Наташу и поехал обратно домой. И тут позво­нил Алек­сандр Бори­со­вич, при­гла­сил встре­тить Новый год у него дома. „Так можно?” — я рас­те­рялся. „Нужно”, — отве­тил он. Это был тихий семей­ный Новый год, с его детьми и супру­гой. Я, кстати, тогда пер­вый раз в жизни попро­бо­вал чёр­ную икру.

- О слож­но­сти харак­тера Град­ского ходят легенды, а вы их прямо рушите…

- Без слож­но­стей ничего не бывает. Глав­ное, как к ним отно­ситься. „Шеф, всё про­пало!” или… Град­ский на „Голосе” всем давал возмож­ность выбора репер­ту­ара, но утвер­ждал его он. У нас с ним слу­ча­лись раз­ные исто­рии из-​за этого. Можно ска­зать, сло­вес­ные дуэли были. Помню его даже не просьбу, а „пред­ложе­ние, от кото­рого не отка­зы­ваются”, — спеть песню Эду­арда Колма­нов­ского „Я люблю тебя, жизнь”. Я такой наг­лый: „Я моло­дой парень, буду петь такую песню?” Град­ский тут же меня поста­вил на место: „У тебя скоро ребё­нок родится, неужели ты не любишь жизнь? Люби её!” Я при­тих, но трух­нул: эту песню пел Марк Бер­нес, уже зная, что скоро уйдёт. И я ста­рался её спеть, как моло­дой папа, чуть дура­чась от сча­стья. Моё про­чте­ние компо­зиции, кажется, многим понра­ви­лось. Меня до сих пор на концер­тах её про­сят испол­нить. Град­ский — он такой. Если видел то, до чего другие не доросли или про­сто не видели, его не сдвинуть.

- С чего не сдви­нуть вас?

- Навер­ное, рано ещё. Если и есть что-​то, то это свя­зано не только с музыкой. С моими годами, что ли… Я родился в Бела­руси в маленьком городке Быхове. У нас нет клас­си­че­ского бело­рус­ского языка, мы гово­рили на тра­сянке — смеси рус­ского и бело­рус­ского. На этой самой тра­сянке я разго­ва­ри­вал до тех пор, пока не поступил в ГИТИС. И — рас­те­рялся. Я не такой, как все. С гово­ром. В Бела­руси я про­жил 19 лет, в Рос­сии — 15, и не могу ска­зать, что мы, бело­русы, другие. Да, у нас язык чуть иной, кухня чуть другая, да, люди, как везде, раз­ные, но мне кажется, что мы — одна страна, один народ с раз­ными красками.

Краску говора я поте­рял, но нашёл больше… Когда еду через гра­ницу, мак­симум, что про­сят, — пока­зать паспорт. И то редко. И не потому, что узнают. Сво­его видят. Вот это чув­ство сво­его дорого стоит. Иногда оно при­хо­дит на концерте, где не гово­рят по-​русски, иногда за гра­ницей. Так у меня было в Испа­нии, когда дра­ники подружили меня и моих роди­те­лей с мест­ными. Иногда так бывает с музы­кан­тами, когда слова лиш­ние, есть музыка. Вот, навер­ное, с ощуще­ния сво­его с людьми, кото­рые помогают видеть краски жизни, меня и не сдви­нуть. Помните мультфильм „Бремен­ские музы­канты? Там Муслим Маго­маев пел: „Луч солнца золо­того…” Я хочу, чтобы в сердце каж­дого чело­века все­гда сиял этот луч. Он как стрежень в наше непро­стое время.